Сказки братьев Гримм
Сравните эту сказку на двух языках
Пускай никто не говорит, что бедный портной, мол, не в силах достигнуть многого и добиться высоких почестей, для этого только надо попасть на правильную колею, вот в этом-то самое главное дело, чтоб повезло человеку. Такой вот хороший, добрый да расторопный портняжка шел однажды, странствуя, своим путем-дорогой и зашел в дремучий лес, а так как он дороги не знал, то и заблудился. А наступила ночь, и не оставалось ему ничего другого как искать себе пристанища среди такого жуткого одиночества. Хотя и нашел он себе, правду сказать, на мягком мху неплохую постель, но страх перед дикими зверями не давал ему покоя, и пришлось ему, наконец, решиться заночевать на дереве. Нашел он высокий дуб, взобрался на самую его макушку и возблагодарил господа бога за то, что захватил с собой утюг, а не то, чего доброго, сдунул бы портняжку ветер, гулявший над вершинами деревьев.
После нескольких часов, проведенных им в темноте не без дрожи и страха, он заметил в небольшом отдаленье мерцание огонька. Подумав, что это, должно быть, человеческое жилье, где ему было бы поудобней, чем на ветках дерева, он осторожно спустился вниз и пошел навстречу огоньку. Огонек привел его к маленькой избушке, она была сплетена из камыша и волчьей травы. Он смело постучался, двери открылись, и при отблеске пробившегося света он увидел старого, седого как лунь человечка, и была на нем одежда сшита из пестрых лоскутьев.
- Кто вы такой и чего вам тут надо? - спросил его старичок картавя.
- Я бедный портной, - ответил тот, - меня застала ночь в этих дебрях, и я вас убедительно прошу приютить меня у себя в хижине.
- Ступай своей дорогой,- ответил ворчливо старик, - с бродягами мне нечего возиться. Поищи себе пристанища где-нибудь в другом месте.
С этими словами он собрался было юркнуть назад к себе в дом, но портной крепко ухватил его за полу сюртучка и начал так жалостно упрашивать, что старик, который вовсе не был таким злым, каким он себя показывал, наконец смягчился, пустил его к себе в хижину и дал ему поесть, а потом указал в углу довольно удобное ложе для ночлега.
Усталого портного не надо было убаюкивать, он сладко проспал до утра и не подумал бы, что пора уже вставать, если бы не испугал его сильный шум. Через тонкие стенки домика послышался громкий крик и рычанье. Портным овладело неожиданное мужество, он вскочил, оделся и быстро выскочил во двор. Тут он заметил вблизи хижины огромного черного быка и красивого оленя, они яростно дрались между собой. Они нападали один на одного с таким ожесточением, что от топота их ног дрожала земля, а от крика звенел воздух. Долгое время невозможно было предвидеть, кто из них выйдет победителем, но вот олень всадил, наконец, своему противнику в живот рога, и черный бык со страшным ревом упал на землю и после нескольких ударов оленя лежал уже мертвый.
Портной, глядевший в изумленье на это единоборство, стоял недвижно; в это время олень подскочил к нему, и не успел портной отбежать, как тот со всего разбега поднял его на свои огромные рога. Не успел портной и опомниться, как олень бежал уже вскачь через горы и долы, леса и луга. Портной крепко уцепился обеими руками за рога и отдал себя на волю судьбы. И ему только казалось, будто летит он куда-то. Наконец у обрыва скалы олень остановился и осторожно опустил портного на землю. Портной был ни жив ни мертв, и понадобилось немало времени, пока он снова пришел в себя. Когда он чуть отдохнул, олень, стоявший около него, ударил рогами в дверь, находившуюся в скале, с такой силой, что та вмиг распахнулась. Оттуда выбились языки пламени, поднялись потом густые пары, и исчез в тех парах олень на его глазах. Портной не знал, что ему теперь делать, куда ему теперь идти, чтобы выбраться из этой пустыни к людям. Он стоял в нерешительности, и вдруг из скалы послышался голос, который молвил ему: "Входи без страха сюда, с тобой никакой беды не случится". Правда, портной сперва не решался, но, подталкиваемый какой-то таинственной силой, он послушался голоса и вошел через железную дверь в большой, просторный зал. Его потолки, стены и пол были сделаны из блестящих, полированных квадратных плит; и на каждой из них были начертаны непонятные ему знаки. Портной начал в изумленье все разглядывать, и только он было собрался уже уходить, как услышал опять голос, который сказал ему: "Ты ступи на тот камень, что находится посреди зала, и тебя ожидает великое счастье".
Мужество у портного так возросло, что он исполнил это указанье. Камень начал под его ногами подаваться и медленно опустился вниз. Стал, камень снова прочно на месте; оглянулся портной и видит, что он находится в зале, по размеру таком же, как и первый. Но здесь было больше чему удивляться и на что посмотреть. В стенах были вырублены ниши, и в них стояли сосуды из прозрачного стекла, наполненные окрашенным спиртом или голубоватым дымом. Стояли на полу зала два больших стеклянных ящика, один напротив другого, и они тотчас привлекли внимание портного. Он подошел к одному из них и увидел внутри него красивое здание, похожее на замок, оно было окружено надворными постройками, конюшнями, сараями и множеством разных красивых предметов. Все было маленькое, но было сделано необычайно тщательно и изящно, и казалось, что все вырезано искусной рукой мастера с величайшей точностью.
Он долго бы еще глядел, не отрываясь, на эти диковинные предметы, если бы не послышался вновь голос, который велел ему оглянуться и осмотреть стоящий напротив него ящик. И каково было изумление портного, когда он увидел необычайной красоты девушку. Она лежала как бы во сне и была вся укутана светлыми волосами, словно драгоценной мантией. Ее глаза были плотно закрыты, но румянец на ее лице и повязка, что от дыханья то вздымалась, то опускалась, - все это говорило о том, что девушка жива. Портной глядел с бьющимся от волнения сердцем на красавицу, и вдруг она открыла глаза, и при виде его ее охватили радость и страх.
- Праведное небо! - воскликнула она.- Близится час моего освобождения! Скорей, скорей спаси меня из моей темницы: если ты отодвинешь задвижку на этом стеклянном гробу, я буду расколдована.
Портной немедля послушался, и тотчас она подняла стеклянную крышку, вышла из гроба и быстро направилась в угол зала и там укрылась широкой мантией. Потом она уселась на камень, подозвала к себе юношу, нежно поцеловала его в губы и сказала:
- Мой долгожданный освободитель, само милосердное небо привело тебя ко мне и положило конец моим страданьям. В тот день, когда они кончатся, для тебя начнется счастье. Ты дарованный мне небом жених, ты будешь мною любим и окружен в избытке всеми земными благами, и вся твоя жизнь пройдет в радостях. Садись и выслушай рассказ про мою судьбу:
"Я дочь одного богатого графа. Мои родители умерли, когда я была еще совсем ребенком, и меня отдали по их воле на попечение старшего брата, у которого я и воспитывалась. Мы так нежно любили друг друга, были так во всем единодушны и согласны, что решили никогда ни с кем не вступать в брак и жить до самой смерти вместе. В нашем доме никогда в обществе недостатка не было; нас часто посещали друзья и соседи, и мы радушно всех принимали.
Однажды, вечером, к нам в замок заехал на коне какой-то незнакомец; он сказал, что ему из-за позднего времени добраться до ближайшего места трудно, и попросился у нас переночевать. Мы любезно удовлетворили его просьбу, и он долго беседовал с нами за ужином и самым приятным образом рассказывал нам всяческие истории. Он так понравился моему брату, что тот предложил ему остаться у нас на несколько дней. Незнакомец сначала отказывался, но потом согласился. Была уже поздняя ночь, когда мы встали из-за стола. Незнакомцу была отведена комната, и я, устав, поспешила поскорей улечься в свою мягкую перину. Но только я задремала, как меня разбудили звуки нежной и приятной музыки. Я не могла разобрать, откуда они доносятся, и хотела было разбудить свою служанку - она спала в соседней комнате, но, к моему изумленью, я почувствовала, будто на меня навалился страшный кошмар и неведомой силой отнял у меня язык, и я не могла вымолвить ни слова.
Я увидела при свете ночника незнакомца, проникшего ко мне в комнату через две крепко запертые двери. Он подошел ко мне и сказал, что это он затеял чудесную музыку и с помощью волшебных сил, которые ему повинуются, сделал так, чтобы я проснулась; что он прошел через все преграды с намереньем предложить мне руку и сердце. Но мое сопротивление его волшебству было настолько сильно, что я не удостоила его ответом. Некоторое время он стоял неподвижно, видимо, в намерении дождаться от меня благоприятного ответа; но когда я продолжала молчать, он гневно объявил, что отомстит мне за это и найдет средства наказать меня за мое высокомерие, после чего он покинул комнату.
Я провела ночь в сильном волнении и задремала только под утро. Проснувшись, я поспешила к своему брату, чтоб сообщить ему обо всем случившемся, но я не нашла его в комнате. Слуга сказал мне, что на рассвете он выехал вместе с незнакомцем на охоту.
Предчувствуя недоброе, я быстро оделась, велела оседлать моего любимого иноходца и поскакала в лес в сопровождении только одного слуги. Но слуга упал вместе с лошадью и не мог следовать за мной, так как лошадь его сломала себе ногу. Я, не останавливаясь, продолжала скакать дальше и спустя несколько минут заметила незнакомца вместе с красивым оленем, которого он вел на поводу, - незнакомец направлялся ко мне навстречу. Я спросила его, где он оставил моего брата и как поймал он этого оленя; я видела, как из больших глаз оленя текли слезы. Вместо того, чтобы мне ответить, незнакомец громко рассмеялся. Меня охватил яростный гнев, я выхватила пистолет и выстрелила в чудовище, но пуля отскочила от его груди и попала в голову моей лошади. Я упала на землю, незнакомец пробормотал несколько слов, после чего я лишилась чувств.
И вот, очнувшись, я увидела, что нахожусь здесь, в этом подземелье, в стеклянном гробу. Злой чернокнижник явился снова и сказал, что он обратил моего брата в оленя, а мой замок и все, что в нем находилось, он сделал крошечным и запер его в стеклянный ящик, а моих слуг обратил в дым и загнал их в стеклянные бутылки. Если я теперь соглашусь стать его возлюбленной, он легко сможет вернуть все опять в прежний вид: стоит ему только открыть сосуды, и все сделается таким, как и было. Я ничего не сказала ему в ответ, как и в первый раз. Он исчез и оставил меня лежать в подземелье, где я впала в глубокий сон. Среди видений, проносившихся у меня в душе, был и радостный образ, меня утешавший: будто явился юноша и меня освободил; и вот я открыла сейчас глаза, я вижу тебя - и понимаю, что сон мой исполнился". - Помоги мне выполнить то, что виделось мне во сне. Нам надо тотчас поднять стеклянный ящик, в котором находится мой замок, и поставить его на этот широкий камень.
И как только камень был нагружен, он поднялся вместе с девушкой и юношей наверх и попал через люк в потолке в верхний зал, откуда им легко уже было выбраться на свободу. Подняла девушка крышку стеклянного ящика - и было удивительно видеть, как замок, дома и надворные здания стали всё увеличиваться и с необыкновенной быстротой выросли до своих настоящих размеров. Потом девушка и юноша вернулись назад в подземную пещеру и велели камню подняться наверх вместе с наполненными дымом бутылями. Только девушка их открыла, как вырвался оттуда голубой дым и обратился в живых людей, и девушка в них узнала своих слуг и людей. Еще больше обрадовалась она, когда ее брат, который убил старика-волшебника в образе черного быка, вдруг вышел из лесу опять в человечьем обличье; и в этот же день девушка дала у алтаря свою руку счастливому портному, как это она и обещала.
Sage niemand, daß ein armer Schneider es nicht weit bringen und nicht zu hohen Ehren gelangen könne, es ist weiter gar nichts nötig, als daß er an die rechte Schmiede kommt und, was die Hauptsache ist, daß es ihm glückt. Ein solches artiges und behendes Schneiderbürschchen ging einmal seiner Wanderschaft nach und kam in einen großen Wald, und weil es den Weg nicht wußte, verirrte es sich. Die Nacht brach ein, und es blieb ihm nichts übrig, als in dieser schauerlichen Einsamkeit ein Lager zu suchen. Auf dem weichen Moose hätte er freilich ein gutes Bett gefunden, allein die Furcht vor den wilden Tieren ließ ihm da keine Ruhe, und er mußte sich endlich entschließen, auf einem Baume zu übernachten. Er suchte eine hohe Eiche, stieg bis in den Gipfel hinauf und dankte Gott, daß er sein Bügeleisen bei sich trug, weil ihn sonst der Wind, der über die Gipfel der Bäume wehete, weggeführt hätte.
Nachdem er einige Stunden in der Finsternis, nicht ohne Zittern und Zagen, zugebracht hatte, erblickte er in geringer Entfernung den Schein eines Lichtes; und weil er dachte, daß da eine menschliche Wohnung sein möchte, wo er sich besser befinden würde als auf den Ästen eines Baums, so stieg er vorsichtig herab und ging dem Lichte nach. Es leitete ihn zu einem kleinen Häuschen, das aus Rohr und Binsen geflochten war. Er klopfte mutig an, die Türe öffnete sich, und bei dem Scheine des herausfallenden Lichtes sah er ein altes eisgraues Männchen, das ein von buntfarbigen Lappen zusammengesetztes Kleid anhatte. 'Wer seid Ihr, und was wollt Ihr?' fragte es mit einer schnarrenden Stimme. 'Ich bin ein armer Schneider,' antwortete er, 'den die Nacht hier in der Wildnis überfallen hat, und bitte Euch inständig, mich bis morgen in Eurer Hütte aufzunehmen.' 'Geh deiner Wege,' erwiderte der Alte mit mürrischem Tone, 'mit Landstreichern will ich nichts zu schaffen haben; suche dir anderwärts ein Unterkommen.' Nach diesen Worten wollte er wieder in sein Haus schlüpfen, aber der Schneider hielt ihn am Rockzipfel fest und bat so beweglich, daß der Alte, der so böse nicht war, als er sich anstellte, endlich erweicht ward und ihn mit in seine Hütte nahm, wo er ihm zu essen gab und dann in einem Winkel ein ganz gutes Nachtlager anwies.
Der müde Schneider brauchte keines Einwiegens, sondern schlief sanft bis an den Morgen, würde auch noch nicht an das Aufstehen gedacht haben, wenn er nicht von einem lauten Lärm wäre aufgeschreckt worden. Ein heftiges Schreien und Brüllen drang durch die dünnen Wände des Hauses. Der Schneider, den ein unerwarteter Mut überkam, sprang auf, zog in der Hast seine Kleider an und eilte hinaus. Da erblickte er nahe bei dem Häuschen einen großen schwarzen Stier und einen schönen Hirsch, die in dem heftigsten Kampfe begriffen waren. Sie gingen mit so großer Wut aufeinander los, daß von ihrem Getrampel der Boden erzitterte, und die Luft von ihrem Geschrei erdröhnte. Es war lange ungewiß, welcher von beiden den Sieg davontragen würde: endlich stieß der Hirsch seinem Gegner das Geweih in den Leib, worauf der Stier mit entsetzlichem Brüllen zur Erde sank, und durch einige Schläge des Hirsches völlig getötet ward.
Der Schneider, welcher dem Kampfe mit Erstaunen zugesehen hatte, stand noch unbeweglich da, als der Hirsch in vollen Sprüngen auf ihn zueilte und ihn, ehe er entfliehen konnte, mit seinem großen Geweihe geradezu aufgabelte. Er konnte sich nicht lange besinnen, denn es ging schnellen Laufes fort über Stock und Stein, Berg und Tal, Wiese und Wald. Er hielt sich mit beiden Händen an den Enden des Geweihes fest und überließ sich seinem Schicksal. Es kam ihm aber nicht anders vor, als flöge er davon. Endlich hielt der Hirsch vor einer Felsenwand still und ließ den Schneider sanft herabfallen. Der Schneider, mehr tot als lebendig, bedurfte längerer Zeit, um wieder zur Besinnung zu kommen. Als er sich einigermaßen erholt hatte, stieß der Hirsch, der neben ihm stehen geblieben war, sein Geweih mit solcher Gewalt gegen eine in dem Felsen befindliche Türe, daß sie aufsprang. Feuerflammen schlugen heraus, auf welche ein großer Dampf folgte, der den Hirsch seinen Augen entzog. Der Schneider wußte nicht, was er tun und wohin er sich wenden sollte, um aus dieser Einöde wieder unter Menschen zu gelangen. Indem er also unschlüssig stand, tönte eine Stimme aus dem Felsen, die ihm zurief 'tritt ohne Furcht herein, dir soll kein Leid widerfahren.' Er zauderte zwar, doch, von einer heimlichen Gewalt angetrieben, gehorchte er der Stimme und gelangte durch die eiserne Tür in einen großen geräumigen Saal, dessen Decke, Wände und Boden aus glänzend geschliffenen Quadratsteinen bestanden, auf deren jedem ihm unbekannte Zeichen eingehauen waren. Er betrachtete alles voll Bewunderung und war eben im Begriff, wieder hinauszugehen, als er abermals die Stimme vernahm, welche ihm sagte 'tritt auf den Stein, der in der Mitte des Saales liegt, und dein wartet großes Glück.'
Sein Mut war schon so weit gewachsen, daß er dem Befehle Folge leistete. Der Stein begann unter seinen Füßen nachzugeben und sank langsam in die Tiefe hinab. Als er wieder feststand und der Schneider sich umsah, befand er sich in einem Saale, der an Umfang dem vorigen gleich war. Hier aber gab es mehr zu betrachten und zu bewundern. In die Wände waren Vertiefungen eingehauen, in welchen Gefäße von durchsichtigem Glase standen, die mit farbigem Spiritus oder mit einem bläulichen Rauche angefüllt waren. Auf dem Boden des Saales standen, einander gegenüber, zwei große gläserne Kasten, die sogleich seine Neugierde reizten. Indem er zu dem einen trat, erblickte er darin ein schönes Gebäude, einem Schlosse ähnlich, von Wirtschaftsgebäuden, Ställen und Scheuern und einer Menge anderer artigen Sachen umgeben. Alles war klein, aber überaus sorgfältig und zierlich gearbeitet, und schien von einer kunstreichen Hand mit der höchsten Genauigkeit ausgeschnitzt zu sein.
Er würde seine Augen von der Betrachtung dieser Seltenheiten noch nicht abgewendet haben, wenn sich nicht die Stimme abermals hätte hören lassen. Sie forderte ihn auf, sich umzukehren und den gegenüberstehenden Glaskasten zu beschauen. Wie stieg seine Verwunderung, als er darin ein Mädchen von größter Schönheit erblickte. Es lag wie im Schlafe, und war in lange blonde Haare wie in einen kostbaren Mantel eingehüllt. Die Augen waren fest geschlossen, doch die lebhafte Gesichtsfarbe und ein Band, das der Atem hin und her bewegte, ließen keinen Zweifel an ihrem Leben. Der Schneider betrachtete die Schöne mit klopfendem Herzen, als sie plötzlich die Augen aufschlug und bei seinem Anblick in freudigem Schrecken zusammenfuhr. 'Gerechter Himmel,' rief sie, 'meine Befreiung naht! geschwind, geschwind, hilf mir aus meinem Gefängnis: wenn du den Riegel an diesem gläsernen Sarg wegschiebst, so bin ich erlöst.' Der Schneider gehorchte ohne Zaudern, alsbald hob sie den Glasdeckel in die Höhe, stieg heraus und eilte in die Ecke des Saals, wo sie sich in einen weiten Mantel verhüllte. Dann setzte sie sich auf einen Stein nieder, hieß den jungen Mann herangehen, und nachdem sie einen freundlichen Kuß auf seinen Mund gedrückt hatte, sprach sie 'mein lang ersehnter Befreier, der gütige Himmel hat mich zu dir geführt und meinen Leiden ein Ziel gesetzt. An demselben Tage, wo sie endigen, soll dein Glück beginnen. Du bist der vom Himmel bestimmte Gemahl, und sollst, von mir geliebt und mit allen irdischen Gütern überhäuft, in ungestörter Freud dein Leben zubringen. Sitz nieder und höre die Erzählung meines Schicksals.
Ich bin die Tochter eines reichen Grafen. Meine Eltern starben, als ich noch in zarter Jugend war, und empfahlen mich in ihrem letzten Willen meinem älteren Bruder, bei dem ich auferzogen wurde. Wir liebten uns so zärtlich und waren so übereinstimmend in unserer Denkungsart und unsern Neigungen, daß wir beide den Entschluß faßten, uns niemals zu verheiraten, sondern bis an das Ende unseres Lebens beisammen zu bleiben. In unserm Hause war an Gesellschaft nie Mangel: Nachbarn und Freunde besuchten uns häufig, und wir übten gegen alle die Gastfreundschaft in vollem Maße. So geschah es auch eines Abends, daß ein Fremder in unser Schloß geritten kam und unter dem Vorgeben, den nächsten Ort nicht mehr erreichen zu können, um ein Nachtlager bat. Wir gewährten seine Bitte mit zuvorkommender Höflichkeit, und er unterhielt uns während des Abendessens mit seinem Gespräche und eingemischten Erzählungen auf das anmutigste. Mein Bruder hatte ein so großes Wohlgefallen an ihm, daß er ihn bat, ein paar Tage bei uns zu verweilen, wozu er nach einigem Weigern einwilligte. Wir standen erst spät in der Nacht vom Tische auf, dem Fremden wurde ein Zimmer angewiesen, und ich eilte, ermüdet, wie ich war, meine Glieder in die weichen Federn zu senken. Kaum war ich ein wenig eingeschlummert, so weckten mich die Töne einer zarten und lieblichen Musik. Da ich nicht begreifen konnte, woher sie kamen, so wollte ich mein im Nebenzimmer schlafendes Kammermädchen rufen, allein zu meinem Erstaunen fand ich, daß mir, als lastete ein Alp auf meiner Brust, von einer unbekannten Gewalt die Sprache benommen und ich unvermögend war, den geringsten Laut von mir zu geben. Indem sah ich bei dem Schein der Nachtlampe den Fremden in mein durch zwei Türen fest verschlossenes Zimmer eintreten. Er näherte sich mir und sagte, daß er durch Zauberkräfte, die ihm zu Gebote ständen, die liebliche Musik habe ertönen lassen, um mich aufzuwecken, und dringe jetzt selbst durch alle Schlösser in der Absicht, mir Herz und Hand anzubieten. Mein Widerwille aber gegen seine Zauberkünste war so groß, daß ich ihn keiner Antwort würdigte. Er blieb eine Zeitlang unbeweglich stehen, wahrscheinlich in der Absicht, einen günstigen Entschluß zu erwarten, als ich aber fortfuhr zu schweigen, erklärte er zornig, daß er sich rächen und Mittel finden werde, meinen Hochmut zu bestrafen, worauf er das Zimmer wieder verließ. Ich brachte die Nacht in höchster Unruhe zu und schlummerte erst gegen Morgen ein. Als ich erwacht war, eilte ich zu meinem Bruder, um ihn von dem, was vorgefallen war, zu benachrichtigen, allein ich fand ihn nicht auf seinem Zimmer, und der Bediente sagte mir, daß er bei anbrechendem Tage mit dem Fremden auf die Jagd geritten sei.
Mir ahnete gleich nichts Gutes. Ich kleidete mich schnell an, ließ meinen Leibzelter satteln und ritt, nur von einem Diener begleitet, in vollem Jagen nach dem Walde. Der Diener stürzte mit dem Pferde und konnte mir, da das Pferd den Fuß gebrochen hatte, nicht folgen. Ich setzte, ohne mich aufzuhalten, meinen Weg fort, und in wenigen Minuten sah ich den Fremden mit einem schönen Hirsch, den er an der Leine führte, auf mich zukommen. Ich fragte ihn, wo er meinen Bruder gelassen habe und wie er zu diesem Hirsche gelangt sei, aus dessen großen Augen ich Tränen fließen sah. Anstatt mir zu antworten, fing er an laut aufzulachen. Ich geriet darüber in höchsten Zorn, zog eine Pistole und drückte sie gegen das Ungeheuer ab, aber die Kugel prallte von seiner Brust zurück und fuhr in den Kopf meines Pferdes. Ich stürzte zur Erde, und der Fremde murmelte einige Worte, die mir das Bewußtsein raubten.
Als ich wieder zur Besinnung kam, fand ich mich in dieser unterirdischen Gruft in einem gläsernen Sarge. Der Schwarzkünstler erschien nochmals, sagte, daß er meinen Bruder in einen Hirsch verwandelt, mein Schloß mit allem Zubehör verkleinert in den andern Glaskasten eingeschlossen und meine in Rauch verwandelten Leute in Glasflaschen gebannt hätte. Wolle ich mich jetzt seinem Wunsche fügen, so sei ihm ein leichtes, alles wieder in den vorigen Stand zu setzen: er brauche nur die Gefäße zu öffnen, so werde alles wieder in die natürliche Gestalt zurückkehren. Ich antwortete ihm so wenig als das erstemal. Er verschwand und ließ mich in meinem Gefängnisse liegen, in welchem mich ein tiefer Schlaf befiel. Unter den Bildern, welche an meiner Seele vorübergingen, war auch das tröstliche, daß ein junger Mann kam und mich befreite, und als ich heute die Augen öffne, so erblicke ich dich und sehe meinen Traum erfüllt. Hilf mir vollbringen, was in jenem Gesichte noch weiter geschah. Das erste ist, daß wir den Glaskasten, in welchem mein Schloß sich befindet, auf jenen breiten Stein heben.'
Der Stein, sobald er beschwert war, hob sich mit dem Fräulein und dem Jüngling in die Höhe und stieg durch die Öffnung der Decke in den obern Saal, wo sie dann leicht ins Freie gelangen konnten. Hier öffnete das Fräulein den Deckel, und es war wunderbar anzusehen, wie Schloß, Häuser und Gehöfte sich ausdehnten und in größter Schnelligkeit zu natürlicher Größe heranwuchsen. Sie kehrten darauf in die unterirdische Höhle zurück und ließen die mit Rauch gefüllten Gläser von dem Steine herauftragen. Kaum hatte das Fräulein die Flaschen geöffnet, so drang der blaue Rauch heraus und verwandelte sich in lebendige Menschen, in welchen das Fräulein ihre Diener und Leute erkannte. Ihre Freude ward noch vermehrt, als ihr Bruder, der den Zauberer in dem Stier getötet hatte, in menschlicher Gestalt aus dem Walde herankam, und noch denselben Tag reichte das Fräulein, ihrem Versprechen gemäß, dem glücklichen Schneider die Hand am Altare.