Сказки братьев Гримм
Сравните эту сказку на двух языках
Жил некогда старый замок среди большого дремучего леса, и в том замке жила старуха одна-одинешенька, и была она древняя волшебница.
Днем оборачивалась она кошкою или совою, а под вечер опять принимала обычный человеческий образ.
Она умела приманивать всякую дичь и всяких птиц, затем их убивала, варила и жарила себе.
Если кто-нибудь подходил к ее замку на сто шагов, то вынужден был останавливаться и как бы замирал на месте, пока она не снимала с него запрета.
Если же на это расстояние к ее замку приближалась невинная девушка, то она обращала ее в птицу, затем сажала птицу в клетку и уносила клетку в одну из комнат замка.
В ее замке было по крайней мере семьсот клеток с такими диковинными птицами.
Жила в то же время и молодая девушка, по имени Иоринда; она была красивее всех других девушек, своих сверстниц. Она и один прекрасный юноша, которого звали Иорингель, дали друг другу взаимное обещание соединиться узами брака. Они переживали веселое предбрачное время и находили величайшее удовольствие в том, чтобы быть неразлучно вместе.
И вот для того, чтобы иметь возможность вместе наговориться по душам, они пошли однажды в лес. "Берегись, Иоринда, - сказал Иорингель, - не подходи слишком близко к замку волшебницы".
Вечер был чудный; солнце ярко светило между стволами, проникая лучами своими в зеленую гущу леса; горлинки ворковали в старых ветвистых деревьях.
Они сели на поляне, освещенной лучами солнца, и вдруг поддались грустному настроению. Иоринда стала плакать, Иорингель тоже стал жаловаться.
Они были так растроганы, так взволнованы, как будто чувствовали себя накануне смерти.
Когда же они опомнились и оглянулись кругом себя, то увидели, что они в лесу заблудились и не могли уже найти дорогу к дому.
Солнце до половины уже скрылось за гору. Глянул Иорингель между кустов и увидел ветхую стену замка близехонько от себя, он ужаснулся и онемел от испуга.
А Иоринда запела:
Пичужечка, голубушка, На горе мне поет; Я чую - моя смертушка Идет ко мне, идет. Тии-вить, тии-вить…
Иорингель глянул на Иоринду и увидел, что та превратилась в соловья, который напевал: "Тии-вить, тии-вить". Ночная сова с огненно-красными глазами три раза облетела кругом ее и прокричала: "У-гу, у-гу, у-гу".
Иорингель не мог двинуться: он стоял там, словно окаменелый, не мог ни говорить, ни плакать, ни рукою, ни ногою двинуть.
Вот наконец и солнце закатилось; сова порхнула в какой-то куст, и тотчас же из него явилась горбатая старуха, желтая и худая; глаза у нее были красные, большие, а нос крючком опускался к самому подбородку.
Она проворчала что-то, поймала соловейку и унесла к себе. Иорингель ничего не мог сказать, не мог и с места сойти - и соловья как не бывали!
Наконец старуха снова вернулась и сказала глухим голосом: "Пташечка-то в клеточке, и ты теперь свободен - в час добрый!"
И Иорингель почувствовал себя свободным.
Он пал на колени перед старухой и умолял ее вернуть ему дорогую Иоринду; но та отвечала, что он никогда более ее не увидит, и пошла прочь.
"О! Что же я теперь буду делать?" - сокрушаясь, думал он; пошел в ближайшую деревню и нанялся пасти там овец.
Часто бродил он кругом замка, хотя и не решался к нему подойти близко.
Наконец однажды увидел он во сне, что случилось ему найти цветок, красный, как кровь, а в середине того цветка увидел он большую превосходную жемчужину.
Цветок он будто бы сорвал, пошел с ним к замку, и все, чего он касался цветком, тотчас избавлялось от силы чар.
Ему снилось даже, что и свою Иоринду он освободил посредством этого же цветка.
Поутру, проснувшись, он пошел бродить по горам, по долам и всюду искать подобный цветок.
Девять дней сряду искал он его и наконец ранним утром нашел кроваво-красный цветок. На нем держалась большая капля росы, словно крупная жемчужина.
И он понес этот кроваво-красный цветок к замку и шел с ним день и ночь, день и ночь.
Вот подошел он и на сто шагов к замку и, не чувствуя на себе влияния колдовских чар, подошел к самым воротам.
Обрадованный, он коснулся ворот цветком, и ворота распахнулись сами собою.
Он пошел прямо через двор, прислушиваясь, где именно слышно было пение и щебетанье птиц, и наконец услышал. Он пошел и отворил ту залу, в которой сама волшебница кормила своих птичек в семистах клетках.
Когда она увидела Иорингеля, она страшно озлилась, стала осыпать его бранью, стала плевать в него ядом и желчью, но не осмелилась подойти к нему на два шага.
Не обращая на нее ни малейшего внимания, он шел кругом залы, осматривая клетки с птицами; но оказалось, что там были целые сотни соловьев, и он сам не знал, как ему найти среди них свою любимую девушку Иоринду.
Приглядываясь к птицам, он заметил, что старуха потихоньку сняла одну из клеток и направилась с нею к дверям.
Мигом подскочил Иорингель к ней, коснулся клетки цветком, коснулся и самой старухи, на время отняв у нее таким образом силу ее чар, и Иоринда, явившись перед ним, бросилась ему на шею, прекрасная, как и прежде.
Тогда он обратил и всех остальных птичек в девушек и направился со своей Иориндой домой.
И они еще долго жили вместе в согласии и счастье.
Es war einmal ein altes Schloß mitten in einem großen dicken Wald, darinnen wohnte eine alte Frau ganz allein, das war eine Erzzauberin. Am Tage machte sie sich zur Katze oder zur Nachteule, des Abends aber wurde sie wieder ordentlich wie ein Mensch gestaltet. Sie konnte das Wild und die Vögel herbeilocken, und dann schlachtete sie, kochte und briet es. Wenn jemand auf hundert Schritte dem Schloß nahe kam, so mußte er stillestehen und konnte sich nicht von der Stelle bewegen, bis sie ihn lossprach; wenn aber eine keusche Jungfrau in diesen Kreis kam, so verwandelte sie dieselbe in einen Vogel und sperrte sie dann in einen Korb ein und trug den Korb in eine Kammer des Schlosses. Sie hatte wohl siebentausend solcher Körbe mit so raren Vögeln im Schlosse.
Nun war einmal eine Jungfrau, die hieß Jorinde; sie war schöner als alle andere Mädchen. Die und dann ein gar schöner Jüngling namens Joringel hatten sich zusammen versprochen. Sie waren in den Brauttagen, und sie hatten ihr größtes Vergnügen eins am andern. Damit sie nun einsmalen vertraut zusammen reden könnten, gingen sie in den Wald spazieren. "Hüte dich," sagte Joringel, "daß du nicht so nahe ans Schloß kommst." Es war ein schöner Abend, die Sonne schien zwischen den Stämmen der Bäume hell ins dunkle Grün des Waldes, und die Turteltaube sang kläglich auf den alten Maibuchen.
Jorinde weinte zuweilen, setzte sich hin im Sonnenschein und klagte: Joringel klagte auch. Sie waren so bestürzt, als wenn sie hätten sterben sollen; sie sahen sich um, waren irre und wußten nicht, wohin sie nach Hause gehen sollten. Noch halb stand die Sonne über dem Berg, und halb war sie unter. Joringel sah durchs Gebüsch und sah die alte Mauer des Schlosses nah bei sich; er erschrak und wurde todbang. Jorinde sang:
"Mein Vöglein mit dem Ringlein rot
singt Leide, Leide, Leide:
es singt dem Täubelein seinen Tod,
singt Leide, Lei - zicküth, zicküth, zicküth."
singt Leide, Leide, Leide:
es singt dem Täubelein seinen Tod,
singt Leide, Lei - zicküth, zicküth, zicküth."
Joringel sah nach Jorinde. Jorinde war in eine Nachtigall verwandelt, die sang zicküth, zicküth. Eine Nachteule mit glühenden Augen flog dreimal um sie herum und schrie dreimal schu, hu, hu, hu. Joringel konnte sich nicht regen. Er stand da wie ein Stein, konnte nicht weinen, nicht reden, nicht Hand noch Fuß regen. Nun war die Sonne unter; die Eule flog in einen Strauch, und gleich darauf kam eine alte krumme Frau aus diesem hervor, gelb und mager: große rote Augen, krumme Nase, die mit der Spitze ans Kinn reichte. Sie murmelte, fing die Nachtigall und trug sie auf der Hand fort. Joringel konnte nichts sagen, nicht von der Stelle kommen; die Nachtigall war fort. Endlich kam das Weib wieder und sagte mit dumpfer Stimme: "Grüß dich, Zachiel, wenn's Möndel ins Körbel scheint, bind lose Zachiel, zu guter Stund." Da wurde Joringel los. Er fiel vor dem Weib auf die Knie und bat, sie möchte ihm seine Jorinde wiedergeben, aber sie sagte, er sollte sie nie wiederhaben, und ging fort. Er rief, er weinte, er jammerte, aber alles umsonst. "Uu, was soll mir geschehen?" Joringel ging fort und kam endlich in ein fremdes Dorf; da hütete er die Schafe lange Zeit. Oft ging er rund um das Schloß herum, aber nicht zu nahe dabei. Endlich träumte er einmal des Nachts, er fände eine blutrote Blume, in deren Mitte eine schöne große Perle war. Die Blume brach er ab, ging damit zum Schlosse: alles, was er mit der Blume berührte, ward von der Zauberei frei; auch träumte er, er hätte seine Jorinde dadurch wiederbekommen. Des Morgens, als er erwachte, fing er an, durch Berg und Tal zu suchen, ob er eine solche Blume fände; er suchte bis an den neunten Tag, da fand er die blutrote Blume am Morgen früh. In der Mitte war ein großer Tautropfe, so groß wie die schönste Perle. Diese Blume trug er Tag und Nacht bis zum Schloß. Wie er auf hundert Schritt nahe bis zum Schloß kam, da ward er nicht fest, sondern ging fort bis ans Tor. Joringel freute sich hoch, berührte die Pforte mit der Blume, und sie sprang auf. Er ging hinein, durch den Hof, horchte, wo er die vielen Vögel vernähme; endlich hörte er's. Er ging und fand den Saal, darauf war die Zauberin und fütterte die Vögel in den siebentausend Körben. Wie sie den Joringel sah, ward sie bös, sehr bös, schalt, spie Gift und Galle gegen ihn aus, aber sie konnte auf zwei Schritte nicht an ihn kommen. Er kehrte sich nicht an sie und ging, besah die Körbe mit den Vögeln; da waren aber viele hundert Nachtigallen, wie sollte er nun seine Jorinde wiederfinden? Indem er so zusah, [merkte er,] daß die Alte heimlich ein Körbchen mit einem Vogel wegnahm und damit nach der Türe ging. Flugs sprang er hinzu, berührte das Körbchen mit der Blume und auch das alte Weib - nun konnte sie nichts mehr zaubern, und Jorinde stand da, hatte ihn um den Hals gefaßt, so schön, wie sie ehemals war. Da machte er auch alle die andern Vögel wieder zu Jungfrauen, und da ging er mit seiner Jorinde nach Hause, und sie lebten lange vergnügt zusammen.