Некогда был на свете такой волшебник, который принимал на себя образ бедняка-нищего, ходил от дома к дому и просил милостыню, а при этом похищал красивых девушек. Никто не знал, куда они исчезали, потому что никто их потом уж не видывал.
Однажды явился он перед домом человека, у которого были три дочки-красавицы; на вид он казался жалким нищим, и за спиной у него был привязан большой короб, словно бы он собирал подаяние. Он молил о том, чтобы ему вынесли чего-нибудь поесть, и когда старшая дочка к нему вышла и собиралась подать ему кусок хлеба, он только прикоснулся к ней - и она уже очутилась в его коробе.
Затем он поспешно удалился и зашагал со своею ношею к дремучему лесу, где у него построен был дом в самой чаще.
В доме этом все было очень роскошно; и волшебник дал красавице у себя все, чего она только пожелала, и сказал: "Сокровище мое, тебе у меня полюбится: у тебя здесь под рукой все, чего твоей душеньке угодно".
А затем, по прошествии двух дней, он ей заявил: "Мне надо на время уехать и тебя здесь оставить одну; вот тебе ключи от всего дома; и всюду ты можешь ходить и все осматривать, не заглядывай только в одну комнату, которая отпирается вот этим маленьким, ключиком. Я это тебе запрещаю под страхом смерти".
При этом он дал ей еще яйцо и сказал: "Это яйцо сохрани мне и лучше уж постоянно носи его при себе, потому что если оно потеряется, это приведет к большому несчастью".
Она взяла и ключи, и яйцо, и обещала все соблюсти как следует. Когда волшебник уехал, красавица пошла по всему дому и обошла его снизу доверху и все в нем осмотрела. Все покои в нем блистали серебром и золотом, и ей показалось, что она никогда еще не видела нигде такого великолепия.
Наконец пришла она и к запретной двери, хотела пройти мимо нее, но любопытство не давало ей покоя. Осмотрела она ключик, видит - он ничем от других ключей не отличается, сунула его в скважинку и чуть только повернула - дверь распахнулась настежь. И что же она увидела, войдя в тот запретный покой? Посреди него стоял огромный таз, полный крови, и в нем лежали тела людей, разрубленных на части, а рядом с тазом поставлена деревянная колода и около нее положен блестящий топор.
Увидев все это, она так перепугалась, что и яйцо из руки в этот таз обронила. Она его опять из таза вытащила и кровь с него стала стирать, но тщетно старалась: кровь на нем через минуту выступала вновь. И как она ни терла, как ни скоблила - уничтожить кровавые пятна на яйце она не могла.
Вскоре вернулся и волшебник из своей поездки и прежде всего хватился ключа от запретной двери и яйца.
Она подала ему то и другое, но руки ее при этом дрожали, и он по кровавым пятнам тотчас угадал, что она побывала в запретном покое. "Так как ты против моей воли побывала в этом покое, - сказал он, - то теперь против твоей воли должна направиться туда же! Простись с жизнью!"
Он сбил ее с ног, за волосы потащил в страшный покой, отсек ей голову топором, а все тело ее изрубил на куски, так что кровь ее стала стекать в таз. Потом и все куски ее тела побросал в тот же таз.
"Ну, теперь пойду добывать вторую дочь-красавицу", - сказал волшебник и опять в образе нищего пошел к тому же дому и стал просить милостыни.
И вторая дочка вынесла ему кусок хлеба, и вторую он похитил, одним прикосновением заставив ее очутиться в его коробе. И с нею случилось все точно так же, как и со старшей сестрой; и она тоже, поддавшись любопытству, отворила кровавый запретный покой, заглянула в него и должна была по возвращении волшебника домой поплатиться жизнью за свое любопытство.
Затем он отправился и за третьей дочкой, которая была и поумнее и похитрее сестер. Когда волшебник отдал ей ключи и яйцо, а сам уехал, она сначала тщательно припрятала яйцо, затем осмотрела дом и наконец зашла в запретный покой.
Ах, что она там увидела! Обе ее милые сестрицы лежали в тазу убитые и разрубленные на части. Но она, не смущаясь, собрала все разрозненные части их тел и сложила их как следует: и головы, и руки, и ноги, и туловища - все на свое место. И когда все сложила, члены начали двигаться и срослись по-прежнему, и обе девушки открыли глаза и снова ожили. Очень все они обрадовались этому - целовались и миловались.
Когда волшебник вернулся, то потребовал тотчас ключи и яйцо, и когда увидел, что на яйце нет никаких следов крови, то сказал: "Ты выдержала испытание, тебя и возьму я за себя замуж".
С этой минуты уж он терял над нею всякую власть и должен был выполнять все ее требования. "Ладно, - сказала она, - но прежде ты снесешь моим родителям полнешенек короб золота, и снесешь его сам на спине, а я тем временем тут все подготовлю к свадьбе".
Затем побежала к своим сестрам, которых припрятала в маленькой каморочке, и сказала им: "Настало время вас спасти: этот злодей должен будет вас отнести домой; но как только вы к дому прибудете, тотчас высылайте мне помощь".
Она их обеих посадила в короб и засыпала их сверху золотом так, что их и видно не было; потом призвала волшебника и сказала: "Ну, теперь неси короб; но смотри, в пути не останавливаться и не отдыхать - я буду за тобой из моего окошечка следить".
Волшебник взвалил короб на спину и потащился с ним по дороге; но короб был так тяжел, что у него пот градом катился со лба. Вот он и присел было, и хотел немного отдохнуть, но тотчас же одна из красавиц в коробе закричала ему: "Я смотрю в свое окошечко и вижу, что ты отдыхаешь - ступай сейчас же далее!" Он подумал, что это его невеста ему кричит, и поплелся далее.
И опять задумал было сесть, и опять услышал: "Смотрю в свое окошечко и вижу, что ты отдыхаешь - сейчас же ступай далее!"
И чуть только он останавливался, раздавались те же возгласы, и он должен был опять брести далее, пока наконец, кряхтя и окончательно выбившись из сил, не донес короб с золотом и с двумя дочками до их родительского дома.
А между тем у него в доме его невеста готовила свадебное пиршество и позвала на это пиршество друзей своего будущего мужа-волшебника.
И вот взяла она череп с оскаленными зубами, украсила его головным убором, надела на него цветочный венок, снесла его на чердак и выставила в слуховое оконце. Справив это, она сама залезла в бочку меду, потом вспорола перину и выкаталась в перьях так, что ее можно было принять за какую-то диковинную птицу; но никто бы ни за что не мог ее узнать.
В таком виде вышла она из дома и на пути повстречала многих из числа свадебных гостей, которые ее спрашивали:
- Предиковинная птица - откуда взялася?
- Из диковинного дома сюда доплелася.
- А невеста молодая - где она девалась?
- В доме мыла, убирала, сама наряжалась:
Вон в оконце сверху смотрит в венке и в уборе.
Наконец повстречался ей на пути и жених, который еле-еле тащился обратно к своему дому. И он спросил у ней так же, как все прочие:
- Предиковинная птица - откуда взялася?
- Из диковинного дома сюда доплелася.
- А невеста где ж моя - где она девалась?
- В доме мыла, убирала, сама наряжалась:
Вон в оконце сверху смотрит в венке и в уборе.
Жених-волшебник глянул вверх и увидел принаряженный череп; он подумал, что это и есть его невеста, и стал ей кивать головою и приветливо ей кланяться.
Но едва он со своими гостями вступил в дом, туда же прибыли и братья, и родственники невесты, посланные ей на помощь. Они накрепко заперли все двери в доме, чтобы никто из него не мог выйти, и затем подпалили его, так что и сам волшебник, и вся его братия должны были в том доме сгореть - и сгорели дотла.
Es war einmal ein Hexenmeister, der nahm die Gestalt eines armen Mannes an, ging vor die Häuser und bettelte und fing die schönen Mädchen. Kein Mensch wußte, wo er sie hinbrachte, denn sie kamen nie wieder zum Vorschein. Nun trat er auch einmal vor die Thüre eines Mannes, der drei schöne Töchter hatte, sah aus wie ein armer schwacher Bettler und trug eine Kötze auf dem Rücken, als wollte er milde Gaben darin sammeln. Er bat um ein bischen Essen, und als die älteste herauskam und ihm ein Stück Brot reichen wollte, rührte er sie nur an, und sie mußte in seine Kötze springen. Darauf eilte er mit starken Schritten fort und trug sie in einen finstern Wald zu seinem Haus, das mitten darin stand. In dem Haus war alles prächtig: er gab ihr, was sie nur wünschte und sprach: "Mein Schatz, es wird dir wohl gefallen bei mir, denn du hast alles, was dein Herz begehrt." Das dauerte ein paar Tage, da sagte er: "Ich muß fortreisen und dich eine kurze Zeit allein lassen, da sind die Hausschlüssel: du kannst überall hingehen und alles betrachten, nur nicht in eine Stube, die dieser kleine Schlüssel da aufschließt, das verbiet ich dir bei Lebensstrafe." Auch gab er ihr ein Ei und sprach: "Das Ei verwahre mir sorgfältig und trag es lieber beständig bei dir, denn gienge es verloren, so würde ein großes Unglück daraus entstehen." Sie nahm die Schlüssel und das Ei, und versprach alles wohl auszurichten. Als er fort war, gieng sie in dem Haus herum von unten bis oben und besah alles: die Stuben glänzten von Silber und Gold und sie meinte, sie hätte nie so große Pracht gesehen. Endlich kam sie auch zu der verbotenen Thür, sie wollte vorüber gehen, aber die Neugierde ließ ihr keine Ruhe. Sie besah den Schlüssel, er sah aus wie ein anderer, sie steckte ihn ein und drehte ein wenig, da sprang die Thür auf. Aber was erblickte sie, als sie hinein trat: ein großes blutiges Becken stand in der Mitte, und darin lagen todte zerhauene Menschen: daneben stand ein Holzblock und ein blinkendes Beil lag darauf. Sie erschrak so sehr, daß das Ei, das sie in der Hand hielt, hineinplumpte. Sie holte es wieder heraus und wischte das Blut ab, aber vergeblich, es kam den Augenblick wieder zum Vorschein, sie wischte und schabte, aber sie konnte es nicht herunterkriegen.
Nicht lange, so kam der Mann von der Reise zurück, und das erste, was er forderte, war der Schlüssel und das Ei. Sie reichte es ihm hin, aber sie zitterte dabei, und er sah gleich an den rothen Flecken, daß sie in der Blutkammer gewesen war. "Bist du gegen meinen Willen in die Kammer gegangen," sprach er, "so sollst du jetzt gegen deinen Willen wieder hinein. Dein Leben ist zu Ende." Er warf sie nieder, schleifte sie an den Haaren hin, schlug ihr das Haupt auf dem Block ab und zerhackte sie, daß ihr rothes Blut auf dem Boden dahin floß. Dann warf er sie zu den übrigen ins Becken.
"Jetzt will ich mir die zweite holen," sprach der Hexenmeister, gieng wieder in Gestalt eines armen Mannes vor das Haus und bettelte. Da brachte ihm die zweite ein Stück Brot, und er fieng sie wie die erste durch ein bloßes Anrühren und trug sie fort. Es ergieng ihr nicht besser als ihrer Schwester, sie ließ sich von ihrer Neugierde verleiten, öffnete die Blutkammer und mußte es bei seiner Rückkehr mit dem Leben büßen. Er gieng nun und holte die dritte. Die aber war klug und listig. Als er ihr Schlüssel und Ei gegeben hatte und fortgereist war, verwahrte sie das Ei erst sorgfältig, dann besah sie das Haus und gieng zuletzt in die verbotene Kammer. Ach, was erblickte sie! ihre beiden lieben Schwestern lagen, jämmerlich ermordet, in dem Becken. Aber sie hub an und suchte die Glieder zusammen und legte sie zurecht, Kopf, Leib, Arm und Beine. Und als nichts mehr fehlte, da fiengen die Glieder an sich zu regen und schlossen sich aneinander: und beide Mädchen öffneten die Augen und waren wieder lebendig. Wie freueten sie sich, küßten und herzten einander! Dann führte sie die beiden heraus und versteckte sie. Der Mann forderte bei seiner Ankunft Schlüssel und Ei und als er keine Spur von Blut daran entdecken konnte, sprach er: "Du hast die Probe bestanden, du sollst meine Braut sein." Er hatte aber jetzt keine Macht mehr über sie und mußte thun, was sie verlangte. "Wohlan," antwortete sie, "du sollst vorher einen Korb voll Gold meinem Vater und meiner Mutter bringen und selbst auf deinem Rücken hintragen, dieweil will ich die Hochzeit hier bestellen." Darauf gieng sie in ihr Kämmerlein, wo sie ihre Schwestern versteckt hatte. "Jetzt," sprach sie, "ist der Augenblick gekommen, wo ich euch retten kann, der Bösewicht soll euch selbst wieder heimtragen: aber sobald ihr zu Hause seid, laßt mir Hilfe zukommen." Dann setzte sie beide in einen Korb und deckte sie mit Gold ganz zu, daß nichts von ihnen zu sehen war, und rief den Hexenmeister herein und sprach: "Nun trag den Korb fort, aber daß du mir unterwegs nicht stehen bleibst und ruhest, ich schaue durch mein Fensterlein und habe acht."
Der Hexenmeister hob den Korb auf seinen Rücken und gieng damit fort, er ward ihm aber so schwer, daß ihm der Schweiß über das Angesicht lief und er fürchtete todtgedrückt zu werden. Da setzte er sich nieder und wollte ein wenig ruhen, aber gleich rief eine im Korbe: "Ich schaue durch mein Fensterlein und sehe, daß du ruhst, willst du weiter." Er meinte, die Braut rief ihm das zu und machte sich wieder auf. Nochmals wollte er sich setzen, da rief es abermals "ich schaue durch mein Fensterlein und sehe, daß du ruhst, willst du gleich weiter". Und so oft er stillstand, rief es, und da mußte er fort, bis er endlich ganz außer Athem den Korb mit dem Gold und den beiden Mädchen in ihrer Eltern Haus brachte.
Daheim aber ordnete die Braut das Hochzeitsfest an. Sie nahm einen Todtenkopf mit grinsenden Zähnen und setzte ihm einen Schmuck auf und trug ihn oben vors Bodenloch und ließ ihn da herausschauen. Dann ladete sie die Freunde des Hexenmeisters zum Fest ein, und wie das geschehen war, steckte sie sich in ein Faß mit Honig, schnitt das Bett auf und wälzte sich darin, daß sie aussah wie ein wunderlicher Vogel und kein Mensch sie erkennen konnte. Da gieng sie zum Haus hinaus, und unterwegs begegnete ihr ein Theil der Hochzeitsgäste, die fragten:
"Du Fitchers Vogel, wo kommst du her?"
"Ich komme von Fitze Fitchers Hause her."
"Was macht denn da die junge Braut?"
"Hat gekehrt von unten bis oben das Haus
und guckt zum Bodenloch heraus."
Endlich begegnete ihr der Bräutigam, der langsam zurückwanderte. Er fragte wie die andern:
"Du Fitchers Vogel, wo kommst du her?"
"Ich komme von Fitze Fitchers Hause her."
"Was macht denn da meine junge Braut?"
"Hat gekehrt von unten bis oben das Haus
und guckt zum Bodenloch heraus."
Der Bräutigam schaute hinauf und sah den geputzten Todtenkopf: da meinte er, es wäre seine Braut und nickte ihr zu und grüßte sie freundlich. Wie er aber sammt seinen Gästen ins Haus gegangen war, da kam die Hilfe von den Schwestern an. Sie schlossen alle Thüren des Hauses zu, daß niemand entfliehen konnte, und steckten es an, daß der Hexenmeister mitsamt seinem Gesindel verbrannte.